ПЛАЧ МАТЕРИ

Светлой памяти
Марфы Кузьминичны Левиной,
ее мужа и сыновей, погибших в годы
Великой Отечественной Войны

Было у матери пять сыновей.
Пять сыновей.
Пять сыновей.
Каждый сыночек –
кровинки родней.
Каждый –
луч солнышка в ней.

Пять «похоронок» досталися ей.
Пять «похоронок»,
пять, черных смертей.
Что еще в жизни
быть может страшней?
Пять «похоронок» –
одной только ей!
Что еще в жизни страшней?

Сколько же дней,
сколько стылых ночей, –
видно, всю жизнь
не оплакать их ей,
матери русской –
своих сыновей.
Нет,
никогда не оплакать их ей!
Что еще в жизни страшней?

Доля тебе, видно, выпала,
мать,
в вечной надежде
сынов своих ждать.

Сердце изнылось от боли:
– Где ты, сыночек мой Копя?
Где ты, мой сынонька старший,
без вести первым пропавший?..
– Где ты,
второй мой сыночек –
звонкий,
как звонкий звоночек?
Ванечка, Ванюшка, Ваня…
Крикни, как прежде:
«Маманя!..»
Только нет в голосе силы:
Враг тебя, Ваня, осилил.
Враг тебя, Ваня, осилил –
Спишь ты в солдатской могиле.
Спишь ты в солдатской могиле –
вечный покой тебе, милый…

– Вечный покой тебе,
милый,
третий сынок мой –
Василий.
Статный, весёлый, красивый –
третий сынок мой –
Василий.
Павший из братьев последним,
милый сыночек мой средний.
Мстил ты фашистам за братьев.
Мне тебя ждать бы
да ждать бы…
Только ушел догонять ты
в вечность
своих младших братьев.
Чуть не дожил до победы
милый сыночек мой средний.
Мне вместо радости – беды.
Кровь в жилах горькая стынет:
спит мой сынок на чужбине.
Спит мой сынок на чужбине –
средний сынок мой
Василий…

…Средний,
последний ли,
старший –
страшно мне,
матери,
страшно!..

Пал ты за Родину нашу,
сын мой четвёртый,
мой Саша.
Кажется старой мне –
глянь-ка:
на огороде мой Санька.
Там от капусты всё густо.
Взял он свою балалайку…
Просят соседи:
– Ай, Санька,
повеселей нам сыграй-ка…
…В битву шагнул ты мальчишкой,
бросивши школьные книжки.
Ты – безымянный мой пальчик,
Саша – хороший мой мальчик,
мой желторотый птенец…

Вслед за сынами отец
тоже ушёл воевать.
И сокрушается мать:

– Где,
от каких кровоточащих ран
умер
иль пал смертью храбрых
Иван –
муж мой,
взрастивший в деревне моей
пять сыновей,
пять сыновей?..
Пять пальцев на правой руке
Пять пальцев на левой руке.
Смотрю я на руку
в смертельной тоске:
пять пальцев отняли –
пять милых людей:
отца, вместе с ним –
четырёх сыновей.

Нет больше руки.
Нет жизни в груди.
Зачем же мне жить –
Света нет впереди!
Я жить не хочу!
Жизнь, уйди, уходи…
Теперь ты мне, жизнь,
ни к чему, ни к чему…

Но кто-то припал вдруг
к плечу твоему.
Сыночек мой пятый,
мизинчик родной.
Мой младшенький, младший…
С тобой я, с тобой…

Было у матери пять сыновей…

МОИ УЧЕНИКИ

Я через них
свою познаю суть.
И я без них себя уже не мыслю.
И если скажет,
улыбнувшись кисло,
мне
из видавших виды кто-нибудь,
что мне за труд мой
не дадут награды, –
отвечу я:
других наград не надо,
лишь знать –
они прямой избрали путь,
мои ученики.
Сегодня – дети,
а завтра –
им
вершить пути столетий
и продолжать
великих судеб путь.
… Чтоб душ их чистых
не коснулась скверна, –
их жить учу.
И мне в них жить наверно.
А это больше, чем награда, –
суть.

АССОЛЬ

В туманной дымке задремали скалы,
Лицо обветрила морская соль,
И день и ночь на берегу искала
Кого-то девочка по имени Ассоль.

А люди все шутили ей вдогонку,
У лба крутили пальцем: мол – того!
Смеялись над отцом: внушил ребенку,
Чтобы ждала здесь принца своего…

Уж много лет приливы и отливы
Смывали с ног ее морскую соль.
Снося усмешки «умных», терпеливо,
Ждала все принца девушка Ассоль.

И вот однажды, ну не впрямь ли чудо? –,
Как будто выткан из зори весь был,
Из стран каких, неведомо откуда
Корабль под алым парусом приплыл.

Горело море… Полыхая, пали
Перед красой такою волны ниц…
И разнеслось в ошеломленной дали:
– К Ассоль приехал долгожданный принц!

И тот, кто звал ее всего «чудачкой»,
Тот, кто не верил в светлую мечту,
Остался в дурачках – и озадачен:
Ему во век не видеть землю ту,

Куда Ассоль с своим прекрасным принцем
Отплыли в счастье, помахав рукой…
О, вы, кому корабль мечты не снился,
А снятся лишь богатства да покой,

Вы, кто не жил в чудесном мире сказки,
Кто не познал высоких мук любви,
Вы не живете, скрыты жалкой маской,
Вы не живете – бедствуете вы!

Пусть скромен стих мой и слова негромки,
И пусть порой не так уж складна речь,
Я славлю тех, кто от мечты ребенка
Сумел пожар большой Мечты зажечь!

СЧАСТЬЕ

Вот оно – счастье:
с речкою встреча.
Это Заочье,
это заречье.
Вот она – радость,
жизни отрада.
И ничего, ничего
мне не надо.
Только бы звуки
лета из сада.
Только бы дома
родного ограда.
Только бы матери
мудрые речи.
Только б отцовские
крепкие плечи.
Только бы звёзды
над домом, над садом.
И ничего мне другого
не надо.
Ни заграницы,
ни зарубежья.
Добрые лица
светили б, как прежде.
Лишь бы трудились
задорные руки.
Лишь бы родные
не знали разлуки.
Лишь бы земля
нас носить не устала.
Лишь бы всё зло
свергли мы с пьедестала.

***
Люблю деревенских старух –
Их строгие, добрые лица…
… Метель бушевала вокруг.
А внучка лежала в больнице.
К районному центру
пути замело,
Но можно добраться к обеду.
Покинув родное село,
Шла старая внучку проведать.
Ни мало, ни много –
семь вёрст
Пройти ей в пути предстояло.
Грозился свирепо мороз.
Как крыльями, вьюга хлестала.
Но Бога на помощь призвав,
Шагала вперёд терпеливо…
О, женщин некрасовских нрав!
О, русских характеров сила!
В заплечной котомке в стекле
Тепло молоко колыхалось…
Вздохнула негромко: – В селе
Коров-то совсем не осталось!..
… Пришла. И утихла метель.
Лишь сердце
сжималось комочком.
Открыла больничную дверь:
– Отведай домашнего,
дочка!

СЕРГЕЮ ЕСЕНИНУ

День памяти твоей,
День твоего рожденья –
Клич стаи лебедей.
И песен наважденье.
И золото листвы,
Воспетой чутким словом…
И вновь приходишь ты,
Живой и невесомый.
И снова пью стихов
Отчаянную нежность.
Нет жизни без грехов,
Нет горя без надежды…
Я вновь иду с тобой
В раздольный лес и поле,
Где взгляд твой голубой
Преследует до боли.
Где ты мне –
Верный друг
Среди других – неверных.
И замкнутый мой круг
Мы разорвем наверно.
Ты вновь поможешь мне
Все пережить невзгоды…
В родимой стороне
Нас не состарят годы.